Он называл себя представителем “коммунистической оппозиции” в СССР

На днях, 17 марта, исполнилось 112 лет со дня рождения Алексея Евграфовича Костерина. Это имя не на слуху у обывателя, да и дата не тянет на какую-либо «круглость»: не делится без остатка на 5, на 10, а тем более на 100. Тем не менее, что означает вся эта закругленность кроме как пустой формальности, придуманной скорее всего в силу неверия в человеческую память, и что она означает с точки зрения вечности, для которой и вчерашний день и день тысячелетней давности одинаково близки. 

Говорят, что мир только потому не рушится от изобилия человеческих грехов, что в нем в любое из времен живут четыре праведника, которые молят Бога не уничтожать род людской. Возможно, Алексей Костерин и не был одним из таких праведников, но он, в силу своих сил старался им помогать, борясь с пороками советской системы, а именно – с ее отношением к угнетенным народам.

Из биографической справки мы узнаем, что Алексей Костерин родился в 1896 г. в семье рабочего-металлиста, изобретателя-самоучки. Старшие его братья были большевиками с дореволюционным стажем. В 1915 окончил реальное училище в г. Петровске Саратовской губернии, работал журналистом. В 1916 жил в Москве, учился в Народном университете Шанявского, участвовал в профсоюзном движении. В январе 1917 г. арестован по обвинению в принадлежности к партии большевиков, освобожден из заключения после Февральской революции. В 1917–1922 гг. Алексей Костерин активно участвует в Гражданской войне на Северном Кавказе и в Закавказье (Баку, Грозный, Тифлис, Северный Иран, Владикавказ). В 1920 г. он становится военным комиссаром Чечни, затем секретарем Кабардинского обкома РКП(б). Заметим, что на тот момент ему было всего 24 года.

В принципе, подобными биографиями «раннего взросление» в те годы мало кого удивишь. Однако заслуживают уважения принципы, которые сформировали у Алексея Костерина те бурные годы: если равенство – то для всех, коль свобода – то также не через одного. В 1922–1936 гг. Костерин жил в Москве, занимался журналистикой, писал рассказы, повести, в 1935 г. – стал членом Союза писателей СССР. Однако его свободомыслие вскоре надоело отцам партии – в 1938 г. он был арестован как “социально-опасный элемент” и сослан на 5 лет исправительных работ на Колыму. Москву Алексей Костерин увидел только в 1953-м, после смерти Сталина.

Скитаясь по постсталинскому Союзу, Алексей Костерин своими глазами видел, чем на деле оборачивалось равенство и братство, обещанное коммунистами малым народам. Особенно его возмущало отношение к чеченцам и ингушам, репрессированным при Сталине, и возвращавшимся на свою землю в 1957 г. В том же году он пишет письмо Н.С Хрущеву, ставшее впоследствии легендарным среди народов Кавказа. Вот как он описывает возвращение чеченцев и ингушей: «Ехали десятки тысяч семей — мужчин, женщин, стариков, детей, и никакой встречи организовано не было. Их встречали только усиленные воинские части, усиленные милицейские посты. А в результате народ нес новые жертвы — усилилась смертность, особенно детская».

Вот еще один пример вопиющего положения вещей, с которым столкнулись и так обиженные народы: «К моменту прибытия чеченцев аварцы не были выселены. Чеченцы расселились с семьями около своих же домов, на снегу, и затем за собственные деньги покупали у аварцев свои дома. Все велось и ведется так, чтобы вызвать эксцессы со стороны изгнанников и против партийно-советских организаций, и против тех, кто заселил их селения — осетин, грузин, аварцев, русских. Эти эксцессы были, есть и, к сожалению, будут, если не изменится позиция и тактика обкома партии по отношению к изгнанникам, если руководящие работники полностью не последуют ленинской национальной политике».

Алексей Костерин пишет, что руководство Чечено-Ингушетии погрязло в бюрократии, формализме и элементарном пренебрежении к прошлому этих народов. «Я спросил секретаря обкома Фоменко, ведающего отделом пропаганды, известна ли ему могила Асланбека Шерипова и в каком она состоянии? Он посоветовал мне обратиться в музей краеведения. Я поехал в горы, и там простые горцы провели меня на могилу первого чеченца-коммуниста, погибшего еще в 1919 году за Советскую власть. Могила поросла бурьяном...» – возмущается Костерин.

Хрущев Костерина, скорее всего, не услышал. Ибо судьба чеченцев и ингушей после письма Костерина не стала резко меняться к лучшему. Как, кстати, и судьба крымских татар, защищая которых он не побоялся ни ЦК, ни КГБ. Благодаря той же матерости старого, настоящего большевика Костерин поддержал и Пражскую весну, и всегда смело ставил свою подпись под любым документом, от которого хоть немного веяло свободой и независимостью. Он называл себя представителем “коммунистической оппозиции” в СССР и считал, что правящая компартия довольно серьезно больна.

Вот что вспоминает об Алексее Костерине другой известный правозащитник Петр Григоренко, считавший его своим учителем: «Мы с Костериным сошлись так близко, что не могли прожить ни одного дня друг без друга. Моя семья его тоже полюбила. Веселый, жизнерадостный, несмотря на все пережитое и тяжелую болезнь сердца, он был замечательным рассказчиком и интересным собеседником. Об этом человеке было что рассказать. В семье все большевики... К трем годам царской тюрьмы прибавились семнадцать лет колымских лагерей и ссылка. Радует то, что Алексей Евграфович успел лично сделать заявление о выходе из состава КПСС. Изложив свой путь в рядах партии и отметив факты, которые свидетельствовали о ее перерождении, а точнее вырождении в бюрократическую организацию, сделал вывод: «Это не та партия, в которую я вступал и за идеи которой боролся во время революции и гражданской войны, поэтому я не хочу находиться в рядах этой партии и отвечать за ее действия».